Борис Далматов

Будни геологов
Художник Е. РАТМИРОВА
Дзюба

Случилось это в один из полевых сезонов много лет назад.
Вечерело, когда я возвращался из маршрута верхом. Собаки громким лаем встретили меня у околицы хутора Ёда. Поводя ушами, лошадь устало шагала к ближайшему дому. Здесь жил промысловик Гурич. Я увидел через низкий забор, что он торопливо перебежал двор, отогнал собак. Я слез с седла, привязал лошадь.
Мы вошли в горницу, где был накрыт стол. Аппетитно пахло щами, жареным мясом и свежими огурцами.
– Вот это да! – восхитился я. – Подоспел вовремя.
– Так ждали, – сделал радушный жест Гурич.
Когда мы сели за стол, в дверь, пригнув голову, вошел человек в ватнике, перехваченном широким ремнем, в огромных броднях, старой шапке. Это был тот самый Дзюба, о котором мне рассказывали всякий раз, когда я приезжал в здешние места.

– Хлеб да соль! – приветствовал он нас.
– Прошу к столу, Иван Дементьевич! – предложил Гурич.
Этого кряжистого мужика с огненно-рыжей бородой и маленькими угрюмыми глазками, глубоко запрятавшимися под мохнатыми бровями, побаивались в округе.
Дзюба дважды сходился врукопашную с медведем и побеждал зверя. И странно: глубокие шрамы на лице и руках не уродовали его. Внешность Дзюбы, пожалуй, проиграла бы, не будь на его лице этих боевых рубцов. Фиолетово-розовый шрам, пересекавший лицо охотника от правого уха до брови, был получен им на колхозной пасеке. Однажды медведь решил полакомиться медком, а жена пасечника помешала зверю. Плохо бы ей пришлось, но случилось так, что Дзюба как раз шел мимо. Выдернув из забора кол, он кинулся на зверя…
О подвигах Дзюбы знали все, но любить его не любили. Да и за что любить, если он мало с кем считался. «Дзюба отнял … Дзюба взял … Дзюба выгнал … Дзюба спрятал …» – говорили многие.Бывало, и в драку с ним вступали. Он принимал вызов. И изрядно поколачивал соперников. Старики укоряли Дзюбу, стыдили, что он не уважает законов, но охотник неизменно отвечал: «Закон – тайга. Прокурор – медведь…» Понятно, что спорить с ним мало кто отваживался.
Гурич налил гостю стопку водки, тот осторожно взял.
– Ваше здоровье! – кивнул лобастой головой Дзюба. – Я по делу, – сказал он, вытирая усы. – Слышал, нужен проводник геологам.
– Проводник?.. Нужен, – оживился я, – знающий тайгу…
– Может, поладим, – с усмешкой сказал Дзюба (секундное мое замешательство не ускользнуло от него), – а тайга-то для меня – дом родной.
Так он стал нашим проводником.
…Наш маленький отряд двигался в глубь Восточного Саяна, к Большому Шитою. Дзюба оказался исключительным проводником. Знанием тайги он поражал меня. Каждый день я неожиданно открывал в этом угрюмом, немногословном человеке все новые и новые удивительные качества.
Каменистая тропа шла через кедрач. Наш молодой конюх Санька, ехавший рядом с Дзюбой, увидел вдруг белку, сорвал с плеча ружье и пристрелил зверька. Дзюба молча подъехал к нему и дал такую затрещину, что незадачливый охотник кубарем слетел с лошади…
Санька долго шмыгал носом. И, вытирая слезы, бросал в спину Дзюбы:
– Куркуль! Еще дерется… Хозяин нашелся…
Дзюба ехал с непроницаемым лицом. Можно было подумать, что он не слышит оскорбительных слов, которые трусливо, но достаточно громко посылал по его адресу конюх.
Вечером я сказал Дзюбе, что драться нельзя: трудно будет вместе работать…
– Нет, начальник, за сорок белок – мало я его… Пожалел…
– Как за сорок? – удивился я.
– К осени одна белка сорока обернется, – коротко пояснил Дзюба.
Я думал, что Дзюба навсегда стал для Саньки врагом, но ошибся. Очень скоро конюх расспрашивал:
– А как, Иван Дементьевич, хариус нонче есть на Черной речке?..
Дзюба не подчеркивал своего превосходства, но каким-то образом давал почувствовать, что многие в отряде мало что знают о таежных условиях.
Однажды мы долго сидели с ним у костра. Лагерь спал. Пламя освещало стенки палаток, отражалось кровавыми бликами в струях Ручья, выхватывало из темноты бронзовые спины лошадей. Дзюба, помешивая палочкой угли, сидел на обрубке бревна.
– О чем задумался, Иван Дементьевич? – спросил я.Дзюба вздрогнул. Он не ожидал вопроса. Подняв на меня глаза, усмехнулся:
– Да так… Думаю: орехи скоро бить…
– Слышал, – начал я, – ты большую делянку себе отвоевал? Мужики обижаются.
– Обижаются? – как мне показалось, с удивлением спросил он и заговорил тоном человека, убежденного в своей правоте: – Не понимают они ничего… Участок охотнику нужен хороший … Вас, геологов, камень кормит, а охотника гектар тайги…
– Гектар?
– Ну да. Не на каждом дереве белка, не в каждой таежке орех…
– Хорошо, но зачем ты отбираешь уже набитый орех, оставленный в избушке? Это же беззаконие.
– Беззаконие? В тайге, брат, закон – тайга …
– Не согласен – это закон волчий, а не людской.
– Волчий, говоришь? А скажи, какой закон предписывает зря зверя бить, орех портить? Какой? Тут к осени (сам увидишь), как мошка, понабьются разные людишки … – Он слегка повысил голос. – И зверя поразгоняют, и пожаров наделают …
Мой собеседник помолчал, потом тяжело вздохнул:
– Для себя-то много мне не надо. Душа не терпит беспорядка. В тайге, так думаю, надо жить по-хозяйски …
Дзюба провел нас на Большой Шитой, а сам ушел в таежку, на Шаблык. Много воды утекло в Большом Шитое до осени … Не с пустыми сумами возвращались мы по снежному пути назад в Ёду.
Вот и переправа. Река не замерзла. Катит свою холодную черную воду. На противоположном берегу Ии виден игрушечный костерик. ,Мы начали стрелять из ракетницы. С тихим шипением над рекой взвивались красные и зеленые шары. Полянка возле избушки ожила, появились фигурки людей. Вскоре на той стороне уже усаживались в лодку. Еще издали я увидел в ней среди охотников Гурича и удивился: «Почему здесь Гурич? Где Дзюба? Он обещал встретить нас…»
Лодка ткнулась в каменистый берег. Гурич выскочил и поспешно направился к нам.
– Где Дзюба? – забыв поздороваться, спросил я.
– Погиб …• – мрачно выдавил Гурич.
– Что? Как?
– Погиб, говорю … – недовольно повторил Гурич. – Тайга тут на Аршанском леспромхозе горела. Дзюба с людьми просеку рубил … Парнишка один в беду попал … Кричит … Полез Дзюба спасать, а тут на него дерево и рухнуло…
Мы молча постояли, опустив головы. Гурич вздохнул и, надевая шапку, добавил:
– А парнишка-то жив остался … Так-то вот.
Однообразную песнь вызванивали подковы по каменистой тропе.
Мы подходили к избушке Дзюбы. Гудели могучие кедры. В просвете между деревьями заблестела первая вечерняя звезда.