Карагасники

В присаянской тайге существовал особый промысел – “карагасничать”-жить за счет торговли с карагасами. Отсюда человек, занимавшийся сделками с карагасами, назывался “карагасник”. “Карагасничать” – это значит всеми средствами, какие только может создать человеческая жажда к наживе, извлекать из карагас пушнину. В прежние времена карагасники, подъезжая зимой к месту охоты карагас, постоянно пользовались их безвыходным положением, променивали хлеб на пушнину у заголодавшего охотника. В этом отношении изобретательность ума мелкого торгаша-таежника проявляла большую изощренность. Тем не менее, оказывать прямое насилие (грабить) нельзя. Нужно было все обставить на самом законном основании. По существу это особых затруднений не представляло, т.к. стоило только напоить карагаса или застигнуть его в критический момент в тайге, когда он голодал с семьей, и он сам за сущие пустяки, передаст всю пушнину в руки карагасника. Дореволюционное законодательство предоставляло широкий простор для деятельности “на законном основании” и воспитало в “карагасниках” особую этику.

С приходом Советской власти карагасникам пришлось испытать как административные репрессии, так и последствия борьбы с частным капиталом, а равно и конкуренцию кооператива. Мощь карагасников заметно ослабела, этот промысел сделался менее прибыльным и риск заметно увеличился. Главный удар частникам-карагасникам был нанесен в 1920-1922 годы, когда у них был отобран скот и реквизирована большая часть их имущества, а попутно и товар, предназначенный для обмена с карагасами.
Карагасники значительно сократили свои операции. Раньше они широко торговали разными нужными карагасу товарами, начиная с муки и соли и вплоть до огнеприпасов и безделушек. Но с приходом советской власти торговлю этими товарами взяла в свои руки кооперация.

Карагасникам осталась преимущественно случайная торговля – редкие мелкие сделки, не имеющие почти никакого значения в обороте карагас – этого маленького народа, и торговля вином. Казенным вином торговать стало опасно, да и не выгодно, поэтому торговали исключительно самогонкой. Впрочем, у карагасников-самогоншиков и этот интерес стал постепенно ослабевать из-за конкуренции, так называемых “хохлов” (новоселов), которые сбивали цены. Новоселы на участках, прилегающих к карагасской территории, гнали самогон в огромном количестве и завозили его в тайгу, где продавали по 1 белке за четверть (дешевле, чем в городе!) или на деньги -2 рубля. Этой-то конкуренции и не выдерживали карагасники-самогонщики.

Другим средством частника для вовлечения карагас в торговлю являлся кредит. Карагасники начинали кредитовать перед “Семеновым днем”, то есть к 1 сентября по старому стилю (14 сентября). До самого главного промысла оставался еще месяц, за время которого карагасы должны были успеть набрать достаточно огнеприпасов, продуктов питания и т.п. на всю первую половину зимы до суглана. Многие не смогли по тем или иным причинам достаточно запастись в кооперативе, у других были там затруднения с кредитом, третьи не рассчитали заготовок. Карагасник же под будущий промысел предлагал “выручить”.
Профессор Петри в 1925 году пишет: “Следует отметить, что восточные карагасники значительно сократили свое кредитование. Это нужно объяснить их общей подорванностью вследствие гражданской войны и общим положением частных торговцев, а также полной неуверенностью их в том, что им дадут еще работать среди карагас. Они заняты сейчас главным образом выколачиванием старых долгов. Вот типичная запись в подворном списке карагаса: “Родьхе должен 100 рублей, 4 года выплачиваю, не могу все выплатить: он дешево ценит; дал нынче хорошего соболя, а все не кончил. Еще Чувашину должен 10 рублей за две четверти самогону. Окинским 100 рублей за седло, 2 кошмы…” “Родьха шибко обижает, Чувашин вовсе резал”.

Обычно карагасник старался завязать дружбу, параллельно проповедуя антикооперативную агитацию и давая самые заманчивые обещания всяких благ вообще и в частности широкого кредита. Вот несколько фраз, записанных Б.Э. Петри со слов карагас, которыми их старались привлечь на свою сторону карагасники: “Мы с тобой друзья, старинные знакомые”. “У меня хлеба много есть, я тебе притащу”. “И хлеба и мануфактуру и всего, что надо, доставлю”. “Ты в потребиловку не давай: мне давай”.
Карагасы, соблазненные обещаниями, брали товары в кредит, а потом приходило позднее сожаление. Вот несколько фраз тех же карагас, характеризующих моменты расплаты: “Соболя они дешевле ценят, а товары дороже, гораздо дороже!” -“При расчете всегда обижают”.-“A почему берем? Шибко нужду имеем!” – “Кто нужду не имеет (у них) не возьмет”.

С приходом Советской власти карагасы, поняв, что новая власть не жалует карагасников, постепенно перестали выплачивать карагасникам долги. Но “карагасники” все же теми или иными способами взыскивали с них долги, отчасти аппелируя к совести (“взял – значит надо отдать”), отчасти, выждав случай, когда над должником судьба затянет петлю и тот сам придет просить. В тайге такие случаи были не редкостью. Тогда то и взыскивали с процентами.

“Вызывает изумление, что 105 карагас-охотников умудряются прокармливать такое количество паразитических хозяйств карагасников”, – писал профессор Петри.

Улик в эксплуататорской деятельности (спаивание, ростовщичество, скупка пушнины и т. д.) карагасников было много, но тем не менее, выдворение таежников тянулось очень долго. Еще в декабре 1925 года Б.Э. Петри удалось добиться принципиального решения о их выселении из Карагасии. Но только в июле 1927 г. после длительных настояний секретаря карагасского туземного совета удалось добиться постановления Окрисполкома о скорейшем их выселении. Наконец в сентябре 1927 г. они в числе 11 человек были арестованы, препровождены в Тулун, откуда их предполагалось выслать из округа. Но таежники решили защищаться до последней возможности. Они наняли адвоката и муссировали слухи о том, что карагасы очень недовольны реформами и мечтают о возвращении к старому. И на этот раз таежники вновь вернулись на свои места.

В ноябре 1927 г. из Карагасии вернулась экспедиция С.В. Керцелли, проводившая там устройство охотхозяйства. Члены экспедиции уехали в Москву с твердым намерением настаивать на необходимости выселения таежников. Но зиму 1927-1928  гг. таежники провели у себя.

Несмотря на то, что являли собой “карагасники”, сегодня они также представляют этнографические объекты, достойные описания.

Карагасники из Тулунского  района

Родион Александрович Елизаров или по карагасски “РОДЬХА”

“Родьха” – крестьянин-кулак из села Одона был самым крупным из восточных карагасников. Это старый карагасник и к тому же потомственный, т.к. еще его отец карагасничал. С карагасами у него была очень тесная связь. Он имел некоторый, по-местному даже значительный, капитал, благодаря которому мог, кому найдет нужным, открыть кредит, порою достаточно широкий. Пушнину собирал в прежнее время на сугланах большом и малом, а позднее по местам кочевок карагас. Товары доставлял карагасам непосредственно в места их промысла, завозя в тайгу по льду р. Ии, т. к. работал в ее верховьях и по ее верхним притокам, главным образом по реке Барбитаю и Шитой.

Это единственный карагасник, который работал по принципу – заработать, но не ободрать. Цены на его товар были более или менее умеренные. Соболей принимал, правда, по сравнительно низким ценам, но белку ценил хорошо. Продавал карагасам товары первой необходимости, самогон возил, но не для продажи, а для “угощения”. Это та реклама, которая привлекала к нему карагас.

Он вообще был не чужд широких жестов. Иной раз, выручив бедняка карагаса из неминуемой беды и снабдив его всем необходимым, вызывал восторг тайги. Карагасы его очень любили, безоговорочно верили и старались вести дела преимущественно с ним. “Мы его хорошо знаем, еще его отец и дедушка карагасами занимались. Он шибко хороший мужик: самогон не продает, а так угощает; отдаст карагасам и говорит: “Пейте даром”. Карагасам все продает, что надо: коней, муку, соль, чай, одежду. Лишнее не берет”. “Бедным помогает”, “люди все благодарят его”, “он хороший мужик”.

В 1923 году “Родьха” состоял контрагентом Сибторга, в 1925 г. агентом Расо и по всей вероятности его таланты были оценены еще не один раз госторгами, снабжавшими его не только полномочиями, но и оборотными средствами.

Федор Иванович Напрейкин, он же “НАПРЕЙХА” или “ФЕДЬХА”

Очень деловым карагасником в восточном районе являлся Федор Иванович Напрейкин, он же “Напрейха” или “Федьха”. Напрейкин был зажиточным крестьянином из поселка “Иода” (недалеко от Ишидея, в настоящее время не существует).
Сухощавая фигура, спокойная тихая речь, бритое лицо “под совработника”, с мелкими чертами лица, выражение опытной лисицы. Так выглядел “Напрейха”.
Сюда переехал еще его отец. Торговать с карагасами начал “Федьха” сам. Это типичный деревенский купец-мелочник. Капитала не имел, товар держал случайный перекупной или взятый на комиссию, держал и запрещенный товар – патроны и винтовки трехлинейки, продавал старую одежду- пиджаки, брюки, овчинные шубы, у него можно было достать мануфактуру; он перепродавал лошадей, снабжал, кого надо, хлебом в нужном количестве.

Самогону производил много. Среди его усадебных строений был поставлен теплый на мху амбарчик – хорошо оборудованный самогонный завод. Распитие самогона происходило в его доме. Некоторые карагасы показывали, что у него пропили 10-15 белок и больше. Федор Иванович и сам являлся неплохим промышленником – он не только торговал, но и сам добывал ружьем пушнину.

В стратегическом отношении место его жительства было выбрано удачно, покончив все дела в Сасырке, карагасы отправлялись дальше на север “на жилое место” и первым встречали красивый большой дом Напрейкина (в 10 верстах от Сасырки (крайний русский поселок недалеко от Ишидея (в настоящее время не существует), выдвинувшийся к Карагасии). Здесь можно было добыть или заказать все, что не достал в потребиловке. А главное здесь давали в кредит. Напрейкин, с детства обитая на Иоде, постоянно пребывая в тайге, хорошо знал индивидуальные нужды каждого восточного карагаса и его платежеспособность. Он охотно брался выполнять комиссионные поручения и готовил “заказы”. От “заказа” карагас никогда не отказывался, пусть и цена за него была намного выше действительной. Этим пользовался расчетливый Федор Иванович.

Также способствовало поднятию благосостояния Федора Ивановича и то, что он время от времени оказывался вполне “советским человеком”, снабженным мандатами. Однажды он был агентом Хлебопродукта, потом Госторга, потом Расо. На руках у него были казенные товары, т.е. тот капитал, орудуя бесконтрольно которым среди карагас, можно было и перед Госторгом отчитаться и не без выгоды для себя поработать.

Иван Евстафьевич Окладников, он же “ОСТАШОНОК”, он же “ИВАН”

Полной противоположностью двум описанным дельцам являлся Окладников Иван Евстафьевич, он же “Осташонок”, он же “Иван”. Грузная обрюзгшая фигура, испитая красная физиономия с небритой рыжей щетиной, большой живот, низкий лоб, маленькие припухшие глазки. Окладников водворился самовольно в местности Шалой в 1920 году, заняв выстроенный для карагасской фактории, а потом брошенный дом.

Месторасположение было им выбрано в стратегическом отношении   весьма удачно. Все карагасы, едущие на Сасырку, никак не могли миновать его дом. Заехал по знакомству, выпил… ну и пошло. Он первый снимал карагасский урожай. В 1925 году торговли он уже не вел, а в прежнее время торговал настолько в незначительных размерах, что едва ли стоит о ней упоминать. Его специальность – самогонщик. В середине 20-х годов дела его пошатнулись, т.к. он не выдерживал конкуренции “хохлов”. “Совершенно не выгодно – хохлы продают четверть за белку, даже дешевле”.

Продолжая за белку спаивать едущих мимо карагас, Окладников занялся таежным хозяйством. Он распахал 3 десятины на солнопечном склоне, завел скот – около 15 голов крупного и мелкого. Он несколько раз становился на ноги и снова спускал свое хозяйство. Его несчастье было в том, что он сам любил выпить и пил запоем. “Как загуляет – всех начинает угощать и все пропивает, что нажил”. В эти периоды он выказывал чудеса геройства в смысле количества самогона, которое может поглотить. Оправившись от запоя, он вновь принимался поправлять свои дела: при случае продавал шитые рубахи, печеный хлеб, патроны к трехлинейным винтовкам, но главным образом самогон. У него карагасам устраивались попойки, во время которых выкачивалась пушнина. “Две ночи у Окладникова гулял” – рассказывал о своих приключениях карагас Унгуштаев – “60 белок там оставил. Украли, что ли? Не помню – пьяный был”.

МЕЗЕНЦЕВ

Мезенцев – ближайший сосед Окладникова, переехал в местность Шалой в 1923 году. Здесь он выстроил небольшой домик и начал обзаводиться хозяйством. Мезенцев – это тот же Окладников, но в меньших размерах. В его доме карагасы за белку могли достать самогону и кутнуть. У него останавливались торгаши, едущие к карагасам, и “хохлы”, везущие им самогон.

Среди карагас его дом пользовался дурной славой. Здесь однажды группу карагас напоили пьяными, а когда те уснули, украли у них белку. Были и другие мелкие темные делишки.

Оба эти карагасника (Мезенцев и Окладников), захватив единственные зимние конские выгоны восточных карагас, поставили последних в трудное положение. Приходилось коней отдавать за деньги на прокорм русским на переселенческие участки, где с карагасскими конями очень плохо обращались. По определению карагасов “Окладников и Мезенцев тоже люди ничего, мало-мало обижают карагас, но не сильно”.

Алексей Евграфович Михайлов, он же “ЧУВАШИН”

Очень картинную фигуру представлял собой карагасник “Чувашин”, он же – Михайлов Алексей Евграфович. В 1925 году жил на речке Ирсым – притоке р. Ии в полуофициальном поселке того же имени, состоящем из шести дворов. Происходил из батраков, начал промышлять, ознакомился с условиями карагасской действительности, попробовал поторговать; дело пошло удачно. Тогда выстроил заимку на р. Барбитай, в центре промысловых мест восточных карагас. Сюда он завозил товары, чай, хлеб, огнеприпасы и вино. Торговля шла очень бойко. Попутно он промышлял белку и соболей. В прежнее время он был разбитным и предприимчивым человеком.

Отличался особой злобой и жадностью. Но постепенно его дело пошло на убыль. Его семья, довольно большая, подросла; пришлось выделить сыновей, хозяйство раздробилось. Подошла старость, изменило здоровье, разбил ревматизм. Пришлось завести костыли, бросить заимку на Барбитае и переселиться в Ирсым.

“Сейчас это почти безобидный старик, “пролетевший карагасник”. Живет бедно и имущества имеет мало. Если посмотреть на него, то не верится, что когда-то это был человек большой энергии, что он бойко торговал, не брезгуя никакими способами, много промышлял, рыбачил, городил реки, устраивал солонцы. Если сложить всю затраченную им энергию, изворотливость и упорный труд, прибавить к этому, сколько разорения и горя принесла его деятельность карагасам, то должно было бы получиться солидное состояние. А между тем, к старости он не скопил хоть столько, чтобы не бедствовать, когда силы изменили.

Сейчас “Чувашин” еще посильно поторговывает самогоном и старается при случае сорвать что-либо с карагас. “Чувашин плохой человек. Сильно самогонкой торгует, обижает больше всех карагас” – определяли его мои собеседники. И действительно почти каждый восточный карагас показал, что пил самогон у Чувашина” – пишет Б.Э. Петри.

БРАТЬЯ СЕРЕНОВЫ и ШАБДЫРКА

Очень своеобразный вид карагасников пристроился вокруг старой культбазы в 20-х годах ХХ века. На Сасырке образовалась небольшая бурятская родственная артель самогонщиков – Сереновых, состоящая из двух братьев и сына одного из них, по прозвищу Шабдырка.

Каждый из них жил в своем доме, сами они самогона не производили. Главным их занятие было давать приют “хохлам” самогонщикам. У них происходила купля-продажа вина. Они же принимали от карагас заказы на доставку самогона. В их домах-лачугах происходило и распитие самогона, если не предвиделось, что кто-либо помещает. Все это была голая беднота, все заработки от их грязного дела обычно тут же ими и пропивались.

Несколько бодрее выглядел Шабдырка. Он был моложе, избушка его была чище. Женился он на карагаске, занимался выделкой шкур, брал на прокорм лошадей и даже давал “обещание бросить свое ремесло”, если “немного поправит” свои дела. Но дела естественно и не могли поправиться, т.к. все нажитое незаконными путями куда-то бесследно исчезало. Тем же делом – посредничеством в доставке и распитии самогона – занимались и двое русских, построивших себе на Сасырке маленькие закопченные избушки. Вся эта жалкая компания, тем не менее, приносила заметный ущерб и вред карагасской торговле.

“ХОХЛЫ”

Прорвавшись через первый фронт из Окладникова, Мезенцева, Чувашина и выехавших “встречать карагас” “хохлов”, карагасы наконец достигали Сасырки, где им предстояло решение самого важного в году хозяйственного вопроса: сдача пушнины и набор продуктов в кооперативе. Но за их приездом зорко наблюдали сасырские самогонщики: не успел карагас совершить необходимые операции, как он уже напоен… и все идет дальше совсем не так, как мыслилось в тайге. “На Сасырку хохлы самогон привозили” –  “целое озеро самогона привезли – пили мы, я 7 белок пропил, другие –  кто 10, кто – больше”, рассказывал профессору Петри карагас свои впечатления о старой культбазе.

ЯКОВ “ГЛУХОЙ”

Еще более жалкое впечатление производил Яков “Глухой”. Это был старик-бурят, живший в избушке между Сасыркой и участком Шалой. При случае всегда старался продать карагасам бутылку или четверть самогону. Но это ему редко удавалось. Сам он был горький пьяница и выпивал самогон раньше, чем  успевал предложить его карагасам. Напившись, обычно буянил и дрался.

Б.Э. Петри пишет: “За год до моего приезда во время попойки сломал 2 ребра, думали, пропадет, однако отлежался”.

В молодости Яков (в 1925 году ему исполнилось 70 лет) был хорошим промышленником, но к старости обнищал, одряхлел, опустился и жил практически на подаяние, его избушка (нечто вроде зимовья), где он жил вместе с семьей, содержалась в высшей степени в антисанитарном состоянии, для карагас и хохлов она служила заезжим домом. Туда привозили самогонку, там же ее распивали, угощая хозяина, который первый  и напивался.
Вполне понятным становится решение карагасской экспедиции – перенести карагасскую культбазу из Сасырки в другое место. Среди такого окружения самогонщиками нельзя было поставить никакую культурную работу.

Древнее землевладение

“Карагасы – исконные владетели Присаянской тайги по вершинам рек Ии, Уды, Бирюсы и Агула. Из всех племен, населяющих северную покать Саян, карагасы древнейшие. После них пришли сюда турецкие племена, затем явились монголы и, наконец, грозные пришельцы – русские завоеватели. Весьма возможно, что до прихода монголов, карагасы сталкивались с тунгусами. Люди “тунгусьей породы” и сейчас живут к северу от карагасской земли – среди солонецких бурят”,- так писал профессор Петри в 1925 году. 
Во всяком случае карагасы уже задолго до прихода русских были зажаты в определенные границы. Вся карагасская земля была издавна разделена между их несколькими родами.
“Давно это было, не помним сколько колен назад. Карагасы собрались всем народом на суглан и разделили между собою тайгу. Каждый род получил свой пай, каждый хозяин свою реку (так рассказывали старики Б.Э. Петри).

Эта горсточка людей – в среднем 400 человек, быть может осколок когда-то многочисленного народа занимала несоразмерно огромное относительно их числа пространство земли в 49.122 квадратных версты (52.403 кв/км., сегодня площадь Тофарарии  21.600 кв/км). Это составляло 118,1 кв. версты на человека (126 кв/км), включая детей женщин и стариков.
Достаточно беглого взгляда на эти цифры, чтобы убедиться в том, что карагасское племя, не только владевшее, но и осваивавшее и удерживавшее за собой такую территорию, должно было быть когда-то значительно многочисленнее.

Древние нормы права на землю
Охотничьи угодья (земли) издавна были поделены между родами, а внутри родов – между фамилиями (aiмак или аалы). Они передавались по наследству по мужской линии от отца к сыну, к внуку и т.д. Родовая земля делилась только по аймакам. Внутри же фамилии-аймака разделения земли между отдельными хозяйствами-семьями не было, и все братья –  родные, двоюродные, дядья и т. д. – промышляли вместе.

Профессор Петри в 1925 году пишет : “Каждая фамилия имеет свои ключи и речки, куда все хозяйства, входящие в нее, отправляются к началу промысла. Род Кара-Иогдо достаточно точно и в настоящее время придерживается своих древних границ и семьи промышляют обычно на дедовской земле, но заходят также и к сородичам.
Так земля фамилии Шипкей находится на реке Мандрык, впадающей в реку Барбитай и по ключу Сорух, впадающему в р. Ия у ее вершины.
Земли фамилии Мухай раскинулись по р. Большой и Малой Шитой;
Фамилии Ханхарай, Боканай и Изот владеют ключами, впадающими в р. Кирей в ее верхнем течении;
Токуй владеет р. Желос;
Унгуштай верхним и средним течением р. Барбитай и вершиной р. Ходама”.
“Эта вся земля принадлежит Хусаевым”,- не без гордости заявляли мне карагасы, когда я их просил определить границы их родовых земель, – “а дальше идет Сагановская земля” – сообщает Петри.

Согласно обычному праву карагасов, если у кого-либо в этом году на его территории оказывался неурожай белки или соболя, то он имел право проситься промышлять на земле у кого-либо из своих сородичей. Последний мог и отказать, если находил, что у него тоже нынче плохой урожай. В этом случае можно было обратиться и к чужеродцам. Но как общее правило, карагасы не отказывали пришедшему, –  “надо только просить”. 
Характерно, что о рыбной ловле владельца урочища не спрашивали – “где остановился, там и добывай”. Если в какой-либо фамилии народится много членов, то она увеличения земельных угодий не получала, т.к. считалось, что многосемейная фамилия может пойти в случае надобности проситься к малосемейной в ее угодия, своим ведь не отказывают. Уступки своих прав на охотничьи угодия не было, а тем более продажи – никто не мог ни уступать, ни продавать – “что от отца получил, тем и владеешь”. В случае если оставались от вымершей мужской ветви рода (то есть от вымершей фамилии) охотничьи угодья (урочище, ухожье), то они поступали в наследственное пользование ближайших родственников по мужской линии (сородичей) и в общий передел ни в коем случае не попадали. Вообще переделов земельных угодий у карагасов не было.

Но с наступлением XX века такого твердого соблюдения родовых границ и фамильных наделов уже не было, что объясняется главным образом натиском русских (так назыв. хохлов), а также обеднением карагас своим средством передвижения – оленями и истощением охотничьих земель.

Б.Э. Петри объяснил это тем, что у западной группы карагас несколько менее твердо были выдержаны границы родовых и фамильных охотничьих угодий, где встречался промысел вне своей земли и даже вне территории рода. У некоторых карагас это было связано с большим их обеднением. Бедняк порой не мог дотащиться до своего урочища, а порой его экономическая зависимость от кого-либо из чужеродцев, с которым он кочевал вместе, вынуждала его промышлять не там, где ему полагалось по обычному праву.
“Моя земля – вершина Уды, – рассказывал мне свою печальную повесть один недавно обедневший карагас – обе стороны – речек много. Теперь на свою землю не хожу, оленей мало, промышляю в чужих местах. А раньше и на Енисей к сойотам промышлять ходил. Раньше ладный мужик был, оленей хватало, теперь олени пропали, которых волки съели, теперь пешком промышляю – плохо”…- пишет Петри.

Эти вынужденные сдвиги отдельных семейств в значительной степени нарушали значение родовых и фамильных границ. Особенно продолжителен и силен был нажим на северо-западный угол карагасских земель, вследствие чего и границы древнего землевладения в этом районе были размытые.

Родовые земли

Рассмотрим расселение пяти административных улусов, на которые была поделена Карагасия русской администрацией.

По данным Г.Ф. Миллера, Ю. Штубендорфа, Н.Ф. Катанова, Б.Э, Петри, С.И. Вайнштейна  родовые территории в период с 30-х годов XVIII века до начала XX века распределялись следующим образом:
В 30-е годы XVIII века Карагасский, Кангатский и Сильпигурский роды или улусы кочевали в истоках р. Уды и Бирюсы; Югдинский – в истоках р. Ии и Оки (о Маньчжурском улусе упоминаний нет).

По мнению Б. О. Долгих, Сильпигурский и Югдинский улусы до начала XVIII века составляли один Югдинский улус. В 1712 – 1727 гг. произошло разделение рода. В результате установления государственной границы между Россией и Китаем в 1727 г. большая часть Сильпигурского улуса оказалась на территории Китая.

В середине XIX века Ю. Штубендорф сообщает места кочевки карагас того времени:
Карагасский (Ссарых-хаш) – по притокам р. Кан: р. Агул, Зорма (Хорма), Телегаш; 
Кангатский (Хаш-тар) – по р. Итчикем (северо-восточный приток Енисея);

Сильпигурский (Акъдьяуда) – по р. Харабруен (Кара-Бурень), Дыремыш (Дургомжа), Хадерус (Кадыр-ос), Иссык-ссу (Исык-суг); 
Удинский (Карадьяуда) – в верховьях р. Уды;

Маньчжурский (Дептейлер) – в верховьях р. Оки.

В конце XIX века по сообщению Н.Ф. Катанова, родовые угодья распределялись так:
Карагасский (Сара-Хааш): в бассейне р. Гутары;

Кангатский (Хаш): в Белогорье;

Сильпигурский (Чогду): в бассейне р. Уды;

Югдинский ( Кара-Иогду): в бассейне р. Оки;

Маньчжурский (Чеептей): в среднем течении р. Бирюсы.

В конце того же XIX века по С.И. Вайнштейну (он делит 5 карагасских улусов на 8 родов)  родовые угодья распределялись следующим образом:
Карагасский: Сары-хаш – по р. Агул, Телегаш, Тейба, Карахем; Кара-хаш – от верховьев р. Гутары по р. Казыр, Кизир, верховьям Кана.
Кангатский: Тырк-хаш, Тенек-хаш – по р. Малая Бирюса, Нерха, Огнит; Ирге-хаш – по р. Уде.
Сильпигурский: Чогду – в юго-восточной части современного Нижнеудинского района, по р. Кара-Бурень, Кадыр-ос, в верховьях Дотота, в Тодже по р. Хангарок.
Югдинский: Кара-Иогду – по р. Уткум, Ия, Барбитай, Шибит, в юго-восточной части современных Нижнеудинского и частично Тулунского районов.
Маньчжурский: Чеептей – по р. Большой Бирюсе.

С течением времени  территории владения карагас менялись. В начале XX века, по сообщению Б.Э. Петри, уже не упоминаются названия улусов, а родовые угодья распределяются на пять родов:
Род Кара-Иогдо владел всем верхним бассейном реки Ия, начиная от Саян на юге и кончая речками Иода и Ишидей на севере и вершинами Кирея и Зимы на востоке.
Род Чогдо владел всем верховьем реки Уды до водораздела между реками Марня и Ярма за исключением самой вершины реки Уды выше ее притока Сурлагон, бассейна Джуглыма и верхнего течения реки Огнита выше слияния Черного и Красного Огнита. Эти части отходили к роду Хааш, которому принадлежали вершины Малой и Большой Бирюсы, Гутары, Тагула и Агула.
Среднее течение Агула (правый берег) включительно с рекой Улька, вершина Туманшета, среднее течение Тагула, Гутары и Большой и Малой Бирюсы вплоть до левого берега Уды принадлежала роду Сара-Хааш. 
Наконец пятому роду Чеептей принадлежала земля по нижнему течению Туманшета, Тагула и Бирюсы, а также вершина р. Рубахиной.

Исходя из вышесказанного, можно сделать следующие выводы:
Карагасский улус (Сары-хаш, др. названия: Сара-хааш, Ссарых-хаш, Кара-хаш) – постоянно кочевали на современной территории западной и северо-западной Тофаларии и юго-востока Красноярского края;
Кангатский улус (Каш, др. названия – Хаш, Хааш, Хаш-тap, а также роды Тырк-хаш, Тенек-хаш и Ирге-хаш) – кочевали рядом с родами Карагасского улуса; возможно, в XVIII – начале XIX в. находились на территории соседей, а в конце XIX в. (по данным С. И. Вайшптейна) кочевали в долинах Нерхи, Огнита и Малой Бирюсы;
Сильпигурский улус (Чогду или Чогдо) – возможно, переместились с территории истоков р. Уды и Бирюсы в систему р. Кара-Бурень и в район слияния р. Уда и Кара-Бурень, а в конце XIX в. ушли на территорию северной Тоджи. Произошла перекочевка этой огромной группы с запада на восток, хотя Б.Э. Петри в начале XX века отметил их пребывание в долине реки Уды;
Удинский (Югдинский) улус (Кара-Чогду или Кара-Иогду) – скорее всего, кочевали в восточной части современной территории Тофаларии, на части современного Тулунского района;
Маньчжурский улус (Чептей или Чеептей) – кочевали на северо-северо-западе современной территории Тофаларии и юго-восточной части современного Нижнеудинского района.

Таким образом, все исследователи отметили движение карагасских родов (в период 30-х гг. XVIII в. – 20-х гг. XX в. ) с запада на восток. Кроме того, с активным наступлением в глубь тайги пришлого русского населения (охотников-промысловиков, заимщиков, купцов, золотопромышленников) произошли перемещения родовых групп в глубину горно-таежного района, к Джуглымскому и Удинскому хребтам. И к началу XX века карагасы уже не владели той большой удобной территорией, которая в настоящее время входит в состав Красноярского края, Нижнеудинского и Тулунского районов, т.е. предгорьями Восточного Саяна.

Профессор Петри в 1925 году опрашивал всех карагасов по поводу наследственных урочищ каждой семьи. Сведя воедино все показания, он получил те границы родов и всей карагасской земли, которые нанес на карту. Эта уникальная карта дает возможность получить точное представление о той территории, которую карагасы занимали в начале XX века и на которую они и сегодня имеют несомненные права.
Профессор Петри данную карту составил следующим образом. В основу ее была взята 10-верстная карта Иркутской губернии, изданная Переселенческим Управлением, для ее западной части, не входящей в бывшую Иркутскую губернию. Кроме того, использована 20-верстная карта бывшего заведующего Переселенческим Управлением Н. В. Овчинникова и карта из труда профессора Д. К. Соловьева. Еще использовалась карта, составленная бывшим лесничим этого района Образцовым. На эту же карту Петри занес все свои маршруты во время пути в 1925 году. Составленная таким образом черновая карта была отвезена профессором на карагасский Суглан 1925 году, где карагасы внесли много исправлений и дополнений, а также дали наименования ряду безымянных на карте речек. “Карагасы вообще большие мастера чертить карты”- пишет Петри. “По карте они свободно ориентируются и легко находят ошибки. Между прочим, ряд недоумений, которые у меня возникли при пользовании картой Переселенческого Управления, они разрешили очень точно. В этом нет ничего, впрочем, удивительного. Это общее свойство первобытных народов. К тому же карагасы прекрасно знают свой край. Несомненно, прилагаемая карта оставляет желать много лучшего, но все же она самая точная карта карагасской земли, из тех, которыми мы располагаем”.

Нарушение старинного землевладения карагасов в 1925 году
Под влиянием азиатского способа эксплуатации пушных богатств соболя делалось все меньше и меньше, а огромный спрос на пушнину двинул в тайгу значительно больше русских промышленников. Кроме того, “хохлы” к этому времени дали уже второе поколение отличных промышленников, выросшее в таежных условиях. Вся эта армия соседей из года в год все глубже и глубже проникала в карагасскую территорию, выбивая зверя, разгоняя его и истребляя его запрещенными способами охоты – плашками и обметами. Но ни разу еще пришельцы не проникали так далеко в карагасские угодья, как в охотничий сезон 1925-1926 гг. 
Вот выдержки из высказываний карагасов того времени о положении в своих охотничьих угодьях, записанные профессором Петри:
“Русские хохлы по каждой речке поднимаются. Все стреляют, нам просто промышлять нельзя. Приезжают и ставят на каждом лугу коней по 30, нашим коням (на промысле) негде пастись”.
Другой восточный карагас так характеризовал нашествие русских промышленников: “В осенний промысел столько хохлов на Барбитай придет – беда! Тут стреляют, там стреляют, будто война в тайге идет”.

С востока проникали окинские буряты. Они всегда ходили промышлять в карагасские земли, так как в их местах “зверя нет”. Кроме промысла они одновременно торговали с карагасами, увозя за разные необходимые карагасам вещи (войлоки, седла, ножи и проч.) часть их промысла, а также попутно собирая пушниной долги. В 1925 году они дошли до р. Уды, где еще никогда раньше не бывали. 
В этом же году с юга из Урянхая перевалили сойоты. Впрочем, их было всего 10 промышленников. Они ходили по вершине р. Уды и по Кара-Бурени и при подходе карагас бежали через границу к себе. 
Русские в 1925 году поднялись по Уде и дошли до реки Хайлама. 
Новоселы (“хохлы”) и тулуновские старожилы поднялись по р. Ие до р. Б.Шита и заняли весь Барбитай. 
Нижнеудинцы захватили всю Бирюсу до верховьев. 
Еще хуже обстояло дело с канскими промышленниками, проникшими с северо-запада. Они распространились по рекам Гутаре, Агулу, Тагулу и Туманшету. В 1925 году их пришло сюда так много, как никогда раньше. Канские промышленники ловили соболей плашками, обметами и капканами. Там, где они ставили плашки, они не позволяли карагасу промышлять. “Здесь мои плашки, я промышляю, а ты иди в другое место”. Особенно туго пришлось карагасам, имеющим зимний промысел по р. Гутаре, где предприимчивым людям удалось получить арендные удостоверения на право пользования рыбными угодьями. Река Гутара и ей соседние оказались таким образом  разделенными между арендаторами. Настала зима, карагасы пошли каждый в свое урочище. Придя к себе  карагасы, имеющие урочища в пределах Канского округа, встретили новых хозяев, которые не пустили их промышлять, говоря: “иди – я арендовал”, в доказательство правдивости своих слов показывали бумаги. 
1925 и 1926 годы надо считать годами максимального нашествия русских. 
Из года в год карагасы отступали ближе к Саянам. На пограничных территориях они уже давно бросили свои наследственные урочища, вытесненные оттуда пришельцами. Уже перестали “проситься” на чужую землю, а просто промышляли, где казалось лучше, где меньше было русских. Под давлением отступающего арьергарда смешались угодия центра. Пришлось устанавливать новые правила промысла. Для этого был перед началом промысла учрежден Суглан на “Успенье” (15 августа ст. стиля – 28 нов. стиля; карагасы вели свой календарь по большим церковным праздникам), на этом суглане с этого периода стал разрешаться очень существенный вопрос – кому, где промышлять в предстоящем сезоне. Решалось просто, полюбовно, без ссор и недоразумений, как впрочем, и все общественные дела у этого миролюбивого народа. Таким образом, от прежнего вечного владения карагасы перешли к ежегодным переделам своей промысловой территории.

Примечание. Все слова в кавычках представляют собой подлинные выражения карагас, записанные со стенографической точностью профессором Петри в 20-е годы ХХ века. Приложена старая карта Тофаларии и Тулунского района, напечатанная при советской власти в 1927 году. Там показаны земли, на которых жили тофаларские роды. Если приглядеться, можно различить и Барбитай, и Шаблык. Вместо Аршана на карте село Ирсым на 7 дворов.А на месте базы «Тофаларский кордон» располагалась заимка карагасника Михайлова (Чувашина) Алексея Евграфовича, где происходила торговля с тофами.